Приятного прочтения!

НЕПРИВЕТЛИВАЯ СУМАТРА

Миссионер распорядился снять с повозки мои вещи и, когда я стал извиняться за вторжение, прервал меня, сказав, что рад моему приезду, и добавил, что если я хочу заняться вопросом миграции, то здесь для этого представляется прекрасная возможность: вокруг живут яванцы, переселившиеся сюда несколько десятилетий назад. Если же меня интересуют кубу, миссия сможет стать моей базой. Нечего и говорить, с какой радость  я согласился воспользоваться приглашением. Без особых сожалений я распрощался с моими очень симпатичными, но совершенно беспомощными «адъютантами» и остался в миссии.

После полудня священник собирался поехать в один из ближйших кампунгов служить мессу, и когда я попросил разрешения сопровождать его, он согласился. Он поехал первым, а я и еще один желающий присутствовать на богослужении отправились немного погодя на велосипедах. Приехали в кампунг. Поставив велосипеды у стены какого-то дома, вошли. Скромный алтарь, несколько скамеечек, а у одной стены – топчан – вот и все убранство. Сквозь щели в крыше видно небо. Двери в остальные помещения занавешаны. На стенах – портреты папы и президента Сухарто, картина, изображающая картина, изображаю­щая сердце Иисусово, изображения кукол ваянга, два карандашных портрета неизвестных мне лиц, цветная открытка с котом и попугаем. Светло. На алтаре вме­сто свечей — обычная керосиновая лампа. Перед алта­рем — маленький столик, накрытый батиковой салфет­кой, на нем — пластмассовая коробочка с неосвящен­ными облатками и кружка.

Началось богослужение, в котором я мало что понял, так как оно велось на яванском языке. В церквушке кроме меня было двадцать шесть взрослых и подрост­ков. Детей пересчитать не удалось, поскольку они ни минуты не стояли на месте.

На следующий день бродил по кампунгу. Священ­ник пригласил меня после ужина на прогулку. Отпра­вились компанией: впереди две монахини с большими фонарями, сзади я и священник, а за нами несколько хихикающих девушек, которые привели нас к большому крестьянскому дому. Вошли, сняв у порога обувь. Де­вушки сразу отправились на кухню, а мы по-турецки уселись на пол, устланный циновками. Вдоль стен уже расположилось больше десятка мужчин. Некоторые из них были в брюках, большинство же — в саронгах. У многих на головах черные шапочки, у двоих — типич­но яванские батиковые повязки — икаты. На стенах — фотографии, какие-то вырезки из газет и журналов, крест и изображение сердца Иисусова. Ясно, что здесь живут христиане. Собрались одни мужчины. Две мона­хини, которых пригласили только потому, что сочли их существами, лишенными пола, и маленькая дочка хозяи­на, спящая у него на коленях, не в счет. Самый стар­ший — седой мужчина в икате с удивительно подвиж­ным лицом, самый молодой — восьмилетний мальчуган, степенно восседающий в компании взрослых. Все ведут себя свободно — шутят, смеются. Когда разговор захо­дит о языковых трудностях, которые меня здесь ожида­ют,  я смеюсь:  сложностями произношения  поляков  не устрашить. Тот, кто может выговорить: «Piotr pieprzacy wieprza pieprzem»³, может все.

³ Польская скороговорка, означающая в переводе: «Петр, перчащий борова перцем» и звучащая приблизительно так: «Петр пепшонцы вепша пепшем».

Между тем из кухни принесли стаканы с чаем и тарелки с какими-то сластями. Женщин, готовивших угощение, не видно. Они подают блюда сидящим ближе к двери, а те передают по кругу. Перед едой собравшиеся произнесли короткую молитву. Миссионер предупредил меня, что не все присутствующие – христиане.