Приятного прочтения!

НА БЕЗВОДНОМ ОСТРОВЕ

Палуенцы же утверждают, что здесь никогда не было правителя, власть которого распространялась бы на весь остров, и что по традиции каждый округ представлял собой самостоятельную политическую единицу, не подчинявшуюся никакому правителю.

Вечером   около  дома   Кристины  устраиваем    нечто вроде вечеринки. Меня просят спеть польскую песню. Я согласился, но только в обмен на палуенскую. Мне она  понравилась,  хотя  и  спели  ее  не  очень  стройно. Им же из польских песен особенно понравилась переведенная мною песня о собачке, которой любимая жена хозяина отгрызла хвост, а также песни горцев. Смеются, кричат «багус»   («хорошо»).  Потом — танцы. Меня просят сплясать польский танец. Согласен, но после того, как с ними вместе станцую их национальный танец. И вот я то прыгаю на месте, то хожу взад-вперед, то семеню мелкими шажками, наклонившись вперед и качая головой, как утка. Старинный обрядовый танец в моем исполнении — я одет в подвернутую,  как прежде носили, липу — вызывает неописуемый восторг.

Утром спускаемся в Ону (деревня на побережье, неподалеку от Чавалау), куда вчера прибыли лодки с кербау. В море качается на волнах целая флотилия. Издали доносится грохот барабанов. Вместе с нами на берег прибежали многие жители деревни. Время от времени то одна, то другая женщина, чаще пожилая, взобравшись на камень, танцует, размахивая ветками.

Привезли двух, а не одного, как я полагал, буйволов: одного принесут в жертву, другого съедят потом, во время праздника. Я наблюдаю, как животных из клеток, стоящих на палубе, выталкивают прямо в воду. Два проводника ведут каждого на веревке. Едва ступив на землю, проводники начинают плясать. Толпа неистовствует— пение, крики, танцы. То и дело пожилые женщины пускаются в пляс. Молодые только машут платками или ветками и что-то выкрикивают.

Но вот бычков куда-то увели. Толпа успокоилась. Теперь начинается выгрузка привезенных с Флореса товаров. Это делают женщины. Тут и ткани, и бамбуковые трубки, набитые табаком, и многое другое. Мы не стали задерживаться на берегу и по узкой тропинке возвратились в Чавалау. Еще рано — нет и восьми,—а с нас льет пот. Пьем чай из термоса, пью в основном я, так как Кристине не нравится несладкий чай. Я подозреваю, что дело не в отсутствии сахара, а в том, что Феброння заварила чай по-настоящему, крепкий, а Кристина, как и все индонезийцы, привыкла пить слабый, почти воду. Ее подруги, которым она протягивает стакан, морщатся. Зато аир келапа   (кокосовый сок)  в деревне пьют все.

Самое важное для меня сейчас — это кербау. Идем к тому месту, где будет совершаться жертвоприношение и где сейчас животным готовится праздничная встреча. Маленькая девочка в адатном наряде с серьезным видом несет в руках чашу из кокосового ореха с какой-то жидкостью, похожей на забеленную воду. Следом идет статная молодая женщина с обнаженным торсом и с подвешенной к голове декоративной корзинкой. На волосах у нее повязка, из которой выступает нечто вроде рогов. И девочка и женщина — члены семьи моса лаки. Это жрицы. Одна из них подходит к бычку, другая — к другому, обе что-то разом говорят животным, окропляют их водой, после чего, подняв с земли уже разрезанные кокосовые орехи, выливают их содержимое между рогами. Все радуются — бычки встречены как подобает.